МУЖИК
«Живи – не тужи!
И умрёшь – не убыток!» –
Так любил говорить мой отец
Под гармошку на рынке поёт!
Ритм отрывистый, дёргано-рваный.
И толкует уставший народ:
- Кто поёт?
- Да, какой-то там пьяный.Он поёт: «…Вся Россия горит!
Как подлодка: горит вся и тонет!
Нет! не ведает власть, что творит;
Нет! не слышит, что Родина стонет…»Он поёт: «…Разве мы не мужи?
Разве мы – что-то вроде улиток?»
И как ахнул: «Живи – не тужи!
И умрёшь – не такой уж убыток!»…В раж вошёл! – Разошёлся мужик!
И взахлёб зарыдала трёхрядка!..
Вдруг откуда-то взял и возник,
Козыряя, блюститель порядка.- Что шумишь?!
- Командир! Я – пою!
Я желаю всем счастья –
Верь слову!..
- Так, бери-ка шарманку свою
И вали – подобру-поздорову...И побрёл он! Печаль и тоску
Потащил по любезной Отчизне.
И смотрел я вослед мужику,
И ушёл он –
Как будто из жизни.… А ведь мы с мужиком тем родня:
Я ведь тоже про век окаянный
Тут – на рынке – пою,
И в меня
Гром летит:
«Что распелся? Иль пьяный?..»И бреду я за озеро ржи,
Чтобы там, дней былых пережиток,
Петь и помнить:
«Живи – не тужи!
И умрёшь – не такой уж убыток».
ДИКИЕ ГУСИ
В холодной заоблачной сини
Летят стаи диких гусей.
Быть может, поэтому ныне
Люблю я Отчизну сильней.Летят! Я их вижу и слышу!
Я вспомнил начала начал:
Там, в детстве, забравшись на крышу,
Я птиц поднебесных встречал.А путь их и долог, и страшен,
И всё же, как вечность назад,
К ракитам, к болотинам нашим
Высокие птицы летят!..И вдруг – будто ахнуло током!
Вдруг сердце заныло моё:
Быть может, они так высоко,
Чтоб их не достало ружьё?Быть может, поэтому с неба
Спускаться грустней и грустней,
И ворох последнего снега
Похож так на мёртвых гусей?..Но гуси – в заоблачной сини!
И снова себя я ловлю
На том, что я Родину ныне
Сильнее, чем прежде, люблюСОЛОВЬИНЫЕ САДЫ
Где ж ты, мой сад?
Из песни
О память, память! Душу не трави!..
Но не забыть, что тут сады кипели!
Что дни и ночи чудо-соловьи
В них песни переливчатые пели!Сады кипели!
Пели соловьи! –
И даже тот, кто был обманут, брошен,
Хмелел от ожидания любви,
Хмелел и думал только о хорошем.О, соловьи!
У них учился я
Не помнить про обиды и напасти
И воспевать родимые края
При всякой власти –
В стороне от власти.Но как же нынче близко до беды!
Как мрачно мыслят денежные люди!
Срубили соловьиные сады:
Скупили и срубили – без прелюдий.И замки, и дворцы тут возвели…
Зачем же – тут?
Ведь рядом, вот – за рощей
Тьма-тьмущая заброшенной земли:
Заброшенной, терновником заросшей…О, память, память! Душу не трави!
Но не забыть, что тут сады кипели!
Что дни и ночи чудо-соловьи
В них песни переливчатые пели!НОЯБРЬСКОЕ УТРО
В тумане тополь – гол и тонок,
А ствол его – кривей всего,
Подумать можно, что ребёнок
Нарисовал, как смог, его.Почти люблю такую осень:
Под гривки вспаханной земли
Набился снег; туман заносит
И что вдали, и что вблизи.И так всё призрачно, как будто
Всё это грезится, всё бред,
И нет ни тополя, ни утра,
И ничего в природе нет.Иль от печалей обезумел?
Иль в самом деле: я – не я,
И там – в тумане – тень моя,
А я – давным-давно уж умер…Меня туман попутал: это
Из-за него тоска и грусть,
Из-за него, как с того света,
Смотрю и сам себя боюсь.БУДАНОВ
Он убит! – Он принесён им в жертву.
Там – в восторге, здесь – в немой тоске.
И убит он на войне чеченской,
Только – не в ущелье, а в Москве.Разве это он войну затеял?
Иль не сверху даден был приказ?
Или должен был в войну играть он,
Защищая и себя, и нас?
Подчинённый – был он брошен в пекло,
Был он в душу ранен в том краю,
И губил он, от смертей уставший,
И чужие жизни, и свою…Фронт держал! Но понял вдруг, что тыла
Вовсе нет – ведь бьют со всех сторон;
Понял вдруг, что предан – всеми предан,
Понял, что давно приговорён…Он убит! – Он принесён им в жертву.
Вечно виноватый наш солдат.
И убит он на войне чеченской –
Той, что завершилась, говорят.Я КНИГУ ЧИТАЛ, НЕ ДЫША…
(«ВОЕННАЯ ТАЙНА»)…Теснят буржуины отцов,
Теснят старших братьев-юнцов.
И кликнул Мальчиш, и собрал он
Отряд Мальчишей-удальцов.Сказал Мальчишам Мальчиш:
«… Нам ночь продержаться б лишь!»…
Но их, Мальчишей, – за варенье,
За пряники, – предал Плохиш…Я книгу читал, не дыша.
А после болела душа:
Замучили буржуины,
Замучили Мальчиша.Рычали: «Ты что ж молчишь?!
Раскрой нам Тайну, Мальчиш!
Раскроешь Военную Тайну –
И ешь! И пей! Как Плохиш!»…Мальчиш-Кибальчиш молчал,
Он как бы их не замечал,
И участь свою лихую
Он смело и гордо встречал.Он знал, что подходят полки,
Чтоб взять буржуинов в тиски…
Я вспомнил хорошую сказку,
И сжалась душа от тоски.Ведь также и в жизни: бесстыж –
Откуда-то взялся Плохиш,
Пришли буржуины, – теснят нас…
Но где-то растёт Мальчиш…ЗАМЕДЛИВ ШАГ
Не замечая звёзд и солнца,
Я жил на страшных скоростях.
Зачем же у её оконца
Сегодня я замедлил шаг?Зачем о ней, о синеокой,
Я наяву увидел сон?
Зачем, как в юности далёкой,
Себе внушил, что я влюблён?Ах, всё так грустно и прекрасно!
А удивительней всего
То, что под звёздами напрасно
Не происходит ничего.Кругом сплошная суматоха.
Не от неё ль туман в глазах?
Но то, что всё не так уж плохо
Я разглядел, – замедлив шаг.Замедлив шаг, я в вечность мира
Поверил вновь: да – красота
Его спасёт! И, значит, лира
Ей верно служит неспроста.* * *
Всё – как во сне: и снег, и роща.
С тобою в рощу мы идём.
И снег идёт. А ты смеёшься:
«Идём на пару, но – втроём!»…Теперь уже почти, как чудо:
И добродушный звонкий смех,
И тихий, словно ниоткуда,
Мечтательный пушистый снег…Иду – рассказываю сказку:
«Жил-был поэт. Ему не мил
Был этот мир; искал он краску –
Хотел раскрасить мрачный мир.Он брёл по миру в мрачном виде.
Он много лет куда-то брёл.
И вдруг – красавицу увидел!
Влюбился! И весь мир расцвёл!»...А ты смеёшься: «Вот те здрасьте!
За сказки взялся! – Смех и грех!».
А я иду – и верю в счастье
И в то, что ты красивей всех* * *
Ты надела белые одежды,
Принакрылась облаком фаты,
И вручила мне свои надежды,
И вручила мне свои мечты.Пьяный от любви, что мог я помнить?
Что я мог в то время понимать? –
Обещал я все мечты исполнить,
Обещал надежды оправдать.Только я уже тогда предвидел
Свой туманный неширокий путь,
И не в трезвом, и не в пьяном виде
Я судьбу не думал обмануть.Но и те, кто думали-гадали,
Не ввели судьбу свою в обман…
Я сорил стихами и годами,
Шёл, куда глаза глядят – в туман.Я не оправдал твои надежды,
Не исполнил юные мечты.
Но, к тебе прильнув, я вижу, грешный,
Что меня за всё простила ты.Вижу я – и для тебя не новость
Этот путь вдали от всех столиц:
Всё, о чём судьбы простая повесть,
Было ясно с первых же страниц.Я ВАМ ПРИНЁС ЦВЕТЫ
Я вам принёс цветы – простые, полевые.
Вы смотрите на них, они глядят на вас.
Вы радуетесь им, они – полуживые –
Вас умоляют: «Пить!» – и с вас не сводят глаз.
А вы, смеясь, в меня бросаете упрёки:
«И где ж ты пропадал?.. И как посмел забыть?..
А где таких цветов нарвал ты – синеоких?..» –
И встрепенулись вдруг, услышав просьбу: «Пить!..»
И на свои цветы взглянул я не без боли:
Мне стало жалко их, погибших не за грош,
Хотя они цвели на позабытом поле,
Где прежде рос ячмень, где колосилась рожь…Вы поместили их в фарфоровую вазу,
Вы дали им воды и, красотой дразня,
Пропели: «Как же так? – Не позвонил ни разу!
Уехал – и пропал! Иль разлюбил меня?»
Но вас я не любил. И сознавать мне грустно:
Отвечу ль «да» – солгу, отвечу ль «нет» – солгу.
И я опять своё, как будто чьё-то, чувство
Понять и рассказать словами не могу.
Я лишь нашёл слова для скромного рассказа
О том, что никогда не говорил вам – «ты»,
О том, что этот мир – фарфоровая ваза,
О том, что я и вы – осенние цветы.МАТТИОЛЫ
«Ученье – свет!..» Но, грамотей,
Я всё ж не бредил школой.
И вдруг – в ней сделалось светлей
От девочки весёлой.Она до этого жила
В ста милях от Аляски,
А мне казалось, что пришла
Она в наш класс из сказки.Не забывается, как с ней
Мы шли домой из школы…
Был вечер. Щёлкал соловей.
И пахли маттиолы.Любила ли она в ответ? –
Да разве важно это?..
О, как прекрасен белый свет,
Когда ты полон света!Когда ты слышишь соловья,
Когда впервые – сами –
И радость, и печаль твоя
Становятся стихами;Когда торопишь ты рассвет,
Когда – лишь ночь до школы,
Когда тебе шестнадцать лет
И пахнут маттиолы.ЗАКАТ
Там, за рекою, у ракит –
Не близко, но и недалече –
Свет солнца как бы говорит:
Кому – прощай, кому – до встречи.Закат! – Закат не виноват
В том, что он гаснет за рекою,
Что чей-то воспалённый взгляд
Наполнен влагой и тоскою.Ведь так устроена Земля –
Тут всё должно сменять друг друга:
То пух роняют тополя,
То, завывая, плачет вьюга.Так что – продолжим этот путь,
И вспомним, что тоска и хмурость
Не смогут время развернуть,
Не смогут возвратить нам юность.И потому на свой закат
Смотрю я вовсе не с тоскою:
Ведь он ни в чём не виноват,
Как тот, – сгоревший за рекою.ЛУННЫЙ СНЕГ
Ночь пришла и тише всех
Ходит. Шаг её неслышен.
Свет луны! – Как будто с крыши
Кто-то скидывает снег.В этой синей тишине
Отношусь к себе не строго:
Позабыв, что лет мне много,
Просто радуюсь луне.Лунный снег – он невесом,
Лунный снег – он неопасен.
Ночь пришла, а мир так ясен!
Всё ясней, чем было днём.Всё ясней мне, всё ясней:
Не надеясь на удачу,
Я в родном краю растрачу
Весь как есть остаток дней.Буду жить да поживать:
Дело делать не забуду,
И под лунным снегом буду
О несбыточном мечтать.Ну а впрочем: может быть,
Вспомнят люди – те и эти –
То, что кроме нас на свете
Мир наш некому любить:Мир божественной красы
И такой обыкновенной –
Капля, бусинка росы
На сухом цветке Вселенной.ПРЕДЗИМЬЕ
Зима уж мыслит об атаке,
И бедный сад наш не поймёт:
В настывшем лунном полумраке
Он больше жив, иль больше мёртв?И в полуобмороке этом,
Как сумасшедший и больной,
Всё бредит он ушедшим летом,
Всё говорит он сам с собой.И вдруг опять мне показалось,
Что это – чья-то жизнь прошла,
И сад – не сад: то взбунтовалась
Осиротевшая душа.Она терзается и бредит
О том, что было да прошло,
Листвою цвета старой меди
Стучит в оконное стекло.И небесам она не рада:
Ей ближе суша и вода,
Ей и бессмертия не надо,
Коль смолкло сердце навсегда.СНЕГОВИК
Солнца улыбающийся лик!
И весь мир в ответ ему смеётся!
Лишь один мой бедный снеговик
Плачет возле яблони – от солнца.Не река-рекою, бедный мой,
Плачет, попрощавшись с нашим садом:
Знать-не знает, что другой зимой
Он сюда вернётся – снегопадом.И со снегом в сказку я войду
И, впадая в радостное детство,
Я опять слеплю его в саду
И вложу в него частичку сердца.Будет он встречать честной народ,
И печаль в глазах людей убудет…
Разве я живу последний год?
Разве больше этого не будет?Пусть не будет: я успел понять,
Что светло на свете – как в семнадцать,
Если никого не обвинять
И ни перед кем не распинаться.СКРИПКА
О чём-то бредила… И вдруг
Расслышал: «Как же всё тут зыбко!..»
И весь я превратился в слух,
И стал гадать: «О чём ты, скрипка?»И мне привиделись цветы,
Что сорваны и умирают,
И звёзды – те, что с высоты
Срываются и вмиг сгорают.Душа в восторженной тоске
То замирала, то металась,
И на каком-то языке
С ней разговаривать пыталась.А скрипка бредила опять
О неизбежном, о печальном.
И умоляла не мечтать
О невозможном, нереальном.Но заставляла в ночь брести,
Забиться в край забытый, грустный
И всё-таки перевести
Язык мелодии – на русский.И всё мне виделись цветы,
Что сорваны и умирают,
И звёзды – те, что с высоты
Срываются и вмиг сгорают…